«Будем жить…»
Четырнадцатого июня в Будённовском округе вспоминают события 28-летней давности. Тогда, в 1995 году, город стал мишенью чеченских террористов. Взяв в заложники свыше полутора тысячи мирных жителей, бандиты держали в осаде районную больницу.
Как это было? Своими воспоминания делится заложница Н. А. Сердюкова.
«Четырнадцатого июня 1995 года на работу, в больницу, мне нужно было во вторую смену. День, как и предыдущие, выдался очень жарким. Несмотря на то, что по графику заступать на дежурство я должна была в 13.00, собираться стала уже с 11 часов: какое-то внутреннее чувство тревожности не давало покоя.
Придя пораньше в детское отделение, начала обход палат. Пациентов лежало немного. Два ребёнка, правда, были тяжёлыми – с плевритом и с дыхательной недостаточностью.
Я уже завершала обход, когда в отделение дозвонилась Лариса Николаевна – заведующий детской поликлиникой. В трубку она прокричала, что в городе орудует банда чеченцев, нужно срочно эвакуироваться вместе с больными. Тут же прибежали медработники из приёмного покоя и подтвердили страшную новость. Вскоре мы услышали звуки выстрелов. Считанные минуты прошли с момента, когда нам позвонили, а связи уже не стало. Сообщить о происходящем в милицию ни я, ни мой ординатор – Людмила Бениаминовна Чабанова, не смогли.
Вместе с ней мы выскочили на крыльцо и услышали, как из хирургии нам крикнули: «В прачечной ещё работает телефон!». Вбежав туда, стали набирать номера экстренных служб, но звонки оставались без ответа. В то же время сюда же примчались студенты-практиканты из медучилища. Когда выстрелы и взрывы стали оглушительно громкими, мы поняли: бандиты уже рядом.
Из-за непрекращающейся стрельбы вернуться в отделение в тот момент было невозможно. Решили спасать молодёжь. Объяснили студентам, как через забор, что находился прямо за прачечной, можно выйти к Куме. Ребята благополучно покинули территорию больницы.
Мысль о том, чтобы уйти вместе с ними, в голову не приходила. Ведь я заведовала детским отделением, на мне лежала ответственность за больных, их мамочек, за персонал. К тому же и я, и Людмила Бениаминовна были военнообязанными, поэтому бросить людей в такую минуту просто не имели права.
Был ли страх? Нет, скорее шок. Мы все до конца не понимали, что происходит. Но это чувство неизвестности, как ни странно, аккумулировало наши силы. Мы стали собранными, молчаливыми, говорили только по делу. Никакой истерики, криков, слёз. Присутствовало ощущение, что это происходит не наяву, и этот сон скоро должен закончиться. Думала я в тот момент только о тех, кто остался в детском отделении.
Обсудив с Л. Чабановой пути возвращения, мы вышли к гаражам. Стараясь быть максимально незамеченными, прижимаясь к стенам, стали двигаться к главному корпусу. Мимо нас проносились машины, в которых сидели люди с белыми повязками. Это были террористы. Какая-то часть их банды решила, по всей видимости, не оставаться в больнице и спешно уезжала. Слава Богу, на нас они не обращали внимания.
Подойдя ко входу, услышали, как нам из окон кричат и советуют бежать, чтобы мы не заходили внутрь. Мы лишь молча кивали и шли вперёд. Когда добрались до детского отделения, увидели, что двух медсестёр нет, они ушли. Осталась только Татьяна Борисовна Дувакина – женщина боевая, с большим опытом работы. Обрадовалась нашему возвращению не только она. Видно было, что мамочки наших маленьких пациентов тоже воспряли духом - их не оставят наедине в террористами.
Осознавая, насколько критично может развиваться ситуация, мы начали действовать. В памяти тут же всплыли навыки по гражданской обороне. Все, кто находился в палатах, переместились с коек на пол. Окна заложили матрасами. Были собраны спички, в пустую тару налита вода. Татьяна принесла ведро каши из пищеблока.
В это время боевиков в самом здании мы ещё не видели, но слышали, что они находятся во дворе больницы. Вскоре они появились в нашем отделении. В основном, это были молодые люди, лет по 15 - 16, а одному, как выяснится позже, исполнилось всего 13. Мы пытались узнать у террористов, зачем они напали на город и захватили заложников. Почти все отвечали, что, мол, сами не знают, был отдан приказ – сесть в «КамАЗ» и ехать в Будённовск. Кто-то один сказал, что цель теракта – прекратить войну в Чечне.
Среди парней и мужчин находились и две женщины. Одну из них, помню, звали Раиса.
Выставив по коридору свои патрули (кто-то лежал на стульях, другой – сидел на полу, третий - стоял), террористы расположились в нашей ординаторской.
Помимо меня, Людмилы Бениаминовны и Татьяны Борисовны, из медиков на этаже остались врач функциональной диагностики Чичельницкий, рентген-лаборант Лидия Ерёмина и её муж, Лев Сергеевич. Все вместе мы заняли мой кабинет.
По плану в этот день должна была состояться мини-операция ребёнку в тяжёлом состоянии – плевральная пункция. Несмотря на условия и общее состояние тревоги, стали готовиться к её проведению, ведь болезнь ждать не собиралась. Когда приступили к процедуре, со двора то и дело доносились разрывы и стрельба. В один момент грохнуло так, что мы едва успели спрятать ребёнка под операционный стол и укрыться сами. И всё же нам удалось благополучно завершить пункцию и сделать инъекции пациенту.
Ночью решили спать в моём кабинете. Он у меня был маленьким, пришлось размещаться полусидя, на полу, прижавшись друг к другу. Отдохнуть мне, правда, не удалось.
В кабинет зашёл террорист и спросил: «Кто из вас заведующая?». Я ответила ему. Он сказал: «Бери инструменты и выходи». Вместе мы прошли в приёмный покой. Там на стульях разместилось человек 20 чеченцев. Они посмеивались между собой, с издёвкой посматривали в мою сторону. Меня вытолкнули в центр холла и приказали: «Будешь лечить наших раненых». Я попыталась возразить, мол, что я – детский врач, но никто не стал слушать. В голове в это время была только одна мысль: «Пусть убьют лучше сразу». Чувствовала я себя жутко в тот момент. Но тут в приёмный покой вошла Раиса. Она сразу же задала вопрос: «Что она тут делает?» Воспользовавшись замешательством, я выскочила, а она мне шепнула на ухо: «Сиди тихо и не высовывайся».
Я вернулась в свой кабинет. Уснуть от пережитого страха, конечно, не смогла. Разговаривала с коллегами, делилась предположениями, вместе думали, как быть дальше.
Утром 15 июня услышали за окном крики. На улице разразился скандал. Оказалось, что это Александр – муж нашей медсестры Татьяны Дувакиной. Он волновался за жену, пришёл в больницу, требовал отпустить её. Чеченцы разрешили ему зайти в помещение. После того, как супруги увиделись, боевики заставили его спуститься в подвал. А там, как и в хирургическом отделении, находились террористы гораздо старше и опытнее тех, что были на нашем этаже. Позже они расстреляли Сашу.
Впоследствии рассказывали, что когда по первому требованию бандитов не появились журналисты, они собрались убивать по одному заложнику. И первыми на смерть приказали идти юношам, которые приходили в больницу навестить своего родственника. Парни пришли к больному сразу после экзамена, были одеты в костюмы, и чеченцы приняли их за сотрудников ФСБ.
Александр Дувакин, в прошлом – ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС, возмутился: «Зачем хотите убивать молодых? Начинайте со стариков». На что у него спросили: «Ты что ли тут самый смелый? Тогда бери и иди вместо них». А он встал и пошёл.
Мой папа тоже несколько раз приходил в больницу, умолял наших военных пропустить, надеялся, что боевики оставят его взамен меня. Но ему не разрешили пройти, отвечали: «Отец, и тебя оставят, и её не отпустят».
Между тем, мы продолжали выполнять свою работу: лечили детей, оказывали помощь раненым. На протяжении всего 15 июня шёл слух, что готовится штурм. На самом деле, я до сих пор не могу понять, как можно атаковать здание, где свыше тысячи человек находится буквально друг на друге. Ведь боевики разместились вперемешку с обычными мирными людьми. И ликвидировать их, не задев всех, кто находится здесь же, рядом, просто невозможно! Нам было страшно представить, как будет это происходить.
Вечером того же дня боевики сказали, что штурм начнётся с первого этажа, где мы располагаемся. А значит, наши окна закидают гранатами, и живыми мы уже не выйдем. Террористы предложили подняться на верхние этажи больницы.
Утром 16-го мы с больными детишками и их мамами перебрались выше, каждый пристроился, где мог, отдельного свободного помещения, конечно, уже было не найти. С собой мы взяли инструменты и медикаменты. Из небольшой палаты сделали процедурный кабинет и предупредили своих пациентов, чтобы приходили сюда по мере острой необходимости.
Вообще перемещаться внутри здания больницы террористы не разрешали. Был случай, как кто-то решил встать и пройтись, так чеченец пустил автоматную очередь поверх людей. Напуганные, все сидели на своих местах.
Ещё вспоминается эпизод, когда стал задыхаться ребёнок. Бандиты не разрешили его маме, дагестанке по национальности, обратиться с малышом к медикам, а посоветовали пойти к мулле. Но она осталась, где была. На помощь женщине пришла русская. Взяв мальчика, она сказала чеченцам, что он – её сын и ему срочно нужно к врачу. Те пропустили их. Мы провели необходимые манипуляции, дали лекарство и ребёнок задышал спокойно.
А другого мальчишку нам пришлось буквально прятать от захватчиков. Одного из них он обозвал собакой, мы испугались, что они его убьют, стали скрывать. К счастью, всё обошлось.
Сложная ситуация сложилась с провизией. Когда закончились запасы еды, чеченцы стали понемногу делиться с нами награбленным из магазинов по пути в больницу. К примеру, выдали мне коробку конфет и сказали, пойди всем раздай. А что там той коробки? Сколько в ней конфет? Вокруг все голодные, дети плачут, люди больные, у кого-то – сахарный диабет. Ужас, что творилось. Мы, медики, сами за это время не ели ничего. Только воду пили. А потом отключили и её. До сих пор не знаю, по какой причине, но в больнице перестала идти вода. Представьте, в замкнутом пространстве находится толпа людей, среди них тяжелобольные и даже трупы. И всё это в 40-градусную жару. Все страдали от нестерпимой жажды. Да и дышать там было просто нечем.
Тогда же, 16 числа, нам сказали, что будут расстреляны заложники из подвала. Услышав автоматную очередь, Татьяна Дувакина сказала: «Пойду посмотрю, не моего ли мужа там убили». Поднялась на третий этаж, взглянула на улицу, а там Александр – уже мёртвый лежит. Вернулась когда она к нам, стала рыдать, мы закрывали её подушкой, чтоб террористы не слышали. Ведь плакать, стонать, кричать – это всё было запрещено.
В тот же день бандиты дали нам возможность поговорить по телефону со своими родными. Они рассчитывали, что мы будем жаловаться, умолять спасти, согласиться на условия чеченцев. Но весь медперсонал вёл себя достойно. Никто не истерил, все держали себя в руках. Даже Татьяна, дозвонившись до дома, сдержанно сказала: «Мама, позаботься о похоронах Саши. Его больше нет. Со мной всё в порядке».
Я тоже позвонила родителям. Меня беспокоила их судьба, ведь в день нападения на город террористов мама с дочкой были на рынке, а папа – дома, на улице Интернациональной, с которой началась стрельба в городе. По телефону узнала, что мама и дочь до самого вечера прятались в магазине, а после – добрались до дома. С отцом тоже было всё в порядке. У меня на сердце отлегло, да и они, услышав мой голос, немного успокоились.
Боевики продолжали твердить о грядущем штурме. Но мы все надеялись, что его не будет, потому что выжить нам во время этого наступления было бы невозможно. На всякий случай, на руках и ногах все написали свои имена и фамилии. Чтобы хотя бы по частям тела нас смогли идентифицировать и похоронить.
В четыре утра 17 июня мы проснулись от жутких звуков взрывов: начался штурм. Нас было человек семь в палате и мы все забились под одну кровать. Вскоре зашёл чеченец и приказал выйти. Мы последовали за ним. Он заставил встать в лестничный пролёт в роддоме. Там уже не было стеклоблоков, зияли огромные пустоты. Встав во весь рост, увидели, как в нашу сторону идут БТРы. А боевик занял позицию позади и направил на нас автомат. Со словами: «Спасайте себя и нас», он приказал кричать: «Не стреляйте!»
Конечно, наши голоса были не слышны в раскатах взрывов и выстрелов. Но мы всё равно кричали. Посечённые осколками, в пыли и крови, мы стояли и смотрели, как из орудий в нашу сторону летят снаряды. От этой картины буквально кровь стыла в жилах. Однако, как ни странно, меня не покидала уверенность, что мы останемся живы. Умом я понимала, что стоим на расстреле – либо сзади, либо спереди может настигнуть смерть, а интуиция давала надежду, что это всё пройдёт, и мы будем жить.
Запомнилась одна женщина в возрасте, работала она санитаркой в инфекционном отделении. К сожалению, не смогу назвать имени и фамилии её. Так вот, она встала прямо на краю лестничного пролёта, перед нами. Сказала: «Девчонки, вы ещё молодые. Вам жить надо, а я уже пожила».
Как ни странно, ни одной царапины на ней не появилось во время обстрела. Нам повезло меньше. Смотрю, у одной девочки – ранение в голову, у Людмилы Бениаминовны задело живот, Татьяне Дувакиной палец оторвало. Досталось и мне – осколок травмировал лицо. Я испугалась, что глаз пострадал сильно, но оказалось, что его просто кровью залило. Спасибо врачу Васильеву – принёс нам перевязочный материал.
Стояли мы так часов до 10 - 11. Несмотря на наше состояние, террорист не разрешал покинуть лестничный пролёт. К счастью, по коридору пробежал Асланбек «Маленький», ближайший соратник Басаева. Увидев нас, раненых, в пыли и крови, он прокричал стоявшему позади бандиту: «Что они у тебя тут делают? Уходите!» Мы развернулись, но чеченец автоматом преградил нам дорогу. Набравшись смелости, я отодвинула автомат и сказала: «Нам разрешили уйти». И мы помчались в коридор третьего этажа.
А там в это время творился настоящий ад. Измученные люди не выдерживали, некоторые умирали прямо здесь же, диабетики впадали в кому. Было не протолкнуться. Духота, испарение – дышать невозможно. Кое-как найдя себе место, мы присели у стены. Я была настолько грязная, что, посмотрев на меня, стоматолог Вардо Георгиевич Бедоидзе отдал мне свой халат. В нём же впоследствии я покидала больницу, а потом передала халат в музей.
Едва переведя дух, поняли, что загорелась крыша. Народ между собой стал переговариваться: все испугались, что сгорят заживо. Слава Богу, пламя смогли потушить.
Чуть позже террористы снова приказали людям встать в окна и лестничные пролёты. Меня уже не трогали – была вся израненная. Врач Олег Анатольевич Сердюков забрал меня на второй этаж. К тому времени часть заложников с детьми уже вышла. Врачи же оставались в больнице. Из наших пациентов в здании никого не было, и мы сосредоточились на помощи взрослым раненым и коллегам.
Чувствовалось, что близится развязка. Олег Анатольевич предложил план побега, но он был слишком рискованным. Мы видели, как к Басаеву приходил Кашпировский, Ковалёв, но надежда на скорое освобождение появилась у нас тогда, когда с террористами 18 июня стал по телефону разговаривать Черномырдин. Вскоре узнали, что правительство согласилось предоставить автобусы бандитам для выезда в Чечню. Басаев при этом поставил условие, чтобы в поездке участвовал Ковалёв. Но наши силовики изначально не пошли на это.
В тот момент в больницу привезли еду. Мы взяли тушёнку и впервые за все дни решили поесть. Съев буквально по одной ложке на голодный желудок, стали мучиться болями в животе.
Наступила ещё одна бессонная ночь. Ежедневно мы боялись, что с наступлением темноты нас разбомбят вместе с террористами. В больнице уже не было детей и беременных. Оставались взрослые пациенты и медперсонал.
Утром 19 числа террористы стали готовиться к отъезду. С собой они решили прихватить добровольцев из числа заложников. Такие люди нашлись, но всем им наши силовики раздали листы бумаги, на которых они должны были написать текст о том, что по своей воле вступают в банду Ш. Басаева и выезжают с ним в Чечню. Добровольцы возмущённо начали отказываться от составления такого заявления. В итоге текст был изменён, из него убрали слова о желании вступить в отряд бандитов. Вечером того же дня автобусы выехали из Будённовска.
Переговариваясь между собой, мы делились опасением, что колонна по дороге будет уничтожена. Нам сообщили, что мы можем возвращаться домой, но никто не поспешил этого делать. Решили пойти на площадь и ждать возвращения наших земляков. До ночи 19 июня находились мы в центре города. Потом всё же разошлись, а утром опять встретились. Слава Богу, добровольцы вернулись невредимыми.
Что помогло нам всё это пережить? Наверное, вера. Интересно получилось, в коридоре напротив меня сидела мама моей маленькой пациентки, мусульманка. Так вот одновременно она молилась Аллаху, а я – Иисусу Христу. Мы с ней так сблизились за те дни, что, когда виделись впоследствии, говорили друг другу: «Привет, сестра!»
Знаю, что многие по-разному оценивают поступок Черномырдина о переговорах с террористами. Но осуждать премьер-министра могут лишь те, кто сам не был на нашем месте и не ждал возвращения из плена своих родных. Мы же, заложники, чуть ли не молились на Виктора Степановича за то, что хоть кто-то в стране озаботился нашей судьбой.
До сих пор помню, как было обидно смотреть в те дни новости. Чеченцы специально водили нас в кабинет с телевизором, и мы видели, как Ельцин перед вылетом на саммит на вопрос о ситуации в Будённовске отвечает съёмочной группе, что там, мол, никакой трагедии нет. Чеченцы смеялись с этого сюжета. Мы же старались держаться и не показывать своих эмоций, хотя такая позиция руководства страны задела всех нас до глубины души.
Годы стирают из памяти мелкие детали, но испытанный всеми заложниками в 95-м ужас забыть невозможно. Несмотря на чудовищные условия, в которых мы тогда находились, людям удавалось сохранить человеческое достоинство. Мы не доставили радости бандитам своими мольбами о пощаде. Весь медперсонал продолжал выполнять свою работу. Оперировали даже гинекологи и стоматологи. Никого не оставили без помощи и до конца остались верны своему долгу и совести».
